Фёдор Никифорович Плевако. Родился 13 (25) апреля 1842 года в Троицке Оренбургской губернии - умер 23 декабря 1908 (5 января 1909 года) в Москве. Русский адвокат, юрист, судебный оратор, действительный статский советник.

Отец - Василий Иванович Плевак, чиновник таможенного ведомства, надворный советник.

Мать - Екатерина Степанова. По одной версии - калмычка, по другой - киргизка, по третьей - казашка.

Родители Федора не состояли в браке. Всего родилось четверо детей, но выжили только двое сыновей - Фёдор и Дормидонт.

По легенде, родив Федора, мать хотела утопиться, но мальчик закричал и Екатерина пришла в чувство, они остались живы.

Отчество Никифорович было взято по имени Никифора - крёстного отца его старшего брата.

Позднее в университет Фёдор поступал с отцовской фамилией Плевак, а по окончании университета добавил к ней букву «о», причём, называл себя с ударением на последней букве - Плевако́.

Летом 1851 года семья перебралась в Москву. Братьев отдали в Коммерческое училище на Остоженке. Они учились хорошо. Особенно Фёдору давалась математика. К концу первого года учёбы имена братьев были занесены на «золотую доску» училища. А ещё через полгода Фёдора и Дормидонта исключили - как незаконнорождённых.

Осенью 1853 года благодаря долгим отцовским хлопотам Фёдор и Дормидонт были приняты в 1-ю Московскую гимназию на Пречистенке - сразу в 3 класс. В тот же год в эту гимназию поступил и Пётр Кропоткин. В этой же школе учились многие ставшие впоследствии известными деятели России.

Окончил юридический факультет Московского университета. Состоял в Москве кандидатом на судебные должности.

В 1870 году Плевако поступил в сословие присяжных поверенных округа московской судебной палаты, что улучшило его материальное положение. Он приобрел в собственность дом по адресу Большой Афанасьевский переулок, 35 (дом снесён в 1993 году).

Вскоре он стал известен как один из лучших адвокатов Москвы, часто не только помогавший бедным бесплатно, но порой и оплачивавший непредвиденные расходы своих нищих клиентов.

Адвокатская деятельность Плевако прошла в Москве, которая наложила на него свой отпечаток. И звон колоколов в московских храмах, и религиозное настроение московского населения, и богатое событиями прошлое Москвы, и нынешние её обычаи находили отклик в судебных речах Плевако. Они изобилуют текстами Священного Писания и ссылками на учение святых отцов. Природа наделила Плевако чудесным даром слова.

Был отличным оратором. Первые судебные речи Плевако сразу обнаружили огромный ораторский талант. В процессе полковника Кострубо-Корицкого, слушавшемся в рязанском окружном суде (1871), противником Плевако выступил присяжный поверенный князь А.И. Урусов, страстная речь которого взволновала слушателей. Плевако предстояло изгладить неблагоприятное для подсудимого впечатление. Резким нападкам он противопоставил обоснованные возражения, спокойствие тона и строгий анализ улик.

Во всём блеске и самобытной силе сказалось ораторское дарование Плевако в деле игуменьи Митрофании, обвинявшейся в московском окружном суде (1874) в подлогах, мошенничестве и присвоении чужого имущества. В этом процессе Плевако выступил гражданским истцом, обличая лицемерие, честолюбие, преступные наклонности под монашеской рясой.

14 декабря 1874 году в Московском окружном суде слушалось дело о событии в гостинице «Черногория». Суть его была проста. Девушка приехала в Москву и поселилась в гостинице. Глубоко за полночь в ее комнату, находящуюся на третьем этаже, постучала компания пьяных мужчин. На жесткое требование впустить их девушка ответила отказом. Тогда они стали ломать дверь. В тот самый момент, когда дверь затрещала, девушка в одной сорочке выпрыгнула в окно на улицу в двадцатипятиградусный мороз. На ее счастье, она попала в сугроб и осталась жива, хотя сломала руку. При рассмотрении дела в суде сторона обвинения решительно отказывалась понять, в чем же состоит преступление мужской компании. Ведь из окна девушка выпрыгнула добровольно и без принуждения. Плевако, защищавший интересы потерпевшей, сказал: «В далекой Сибири, в дремучей тайге водится зверек, которого судьба наградила белой, как снег, шубкой. Это горностай. Когда он спасается от врага, готового его растерзать, на его пути встречается грязная лужа, которую нет времени миновать, он предпочитает погибнуть, но не запачкать свою белоснежную шубку. И мне понятно, почему потерпевшая выскочила в окно». Не проронив больше ни слова, Плевако сел. Присяжные вынесли обвинительный приговор группе мужчин.

23 марта 1880 года в Московском окружном суде слушалось дело Прасковьи Качки, убившей из ревности своего любовника Байрашевского. Суть дела была незамысловата. Пятнадцатого марта 1879 года на молодежной вечеринке Прасковья приревновала своего возлюбленного к своей подруге Наталье Скворцовой. Вне себя от ярости она выстрелила в него. Осознав, что она сделала, Качка пыталась покончить с собой, но не смогла. Суд квалифицировал ее действия как убийство из ревности. На процессе Плевако дал полный и четкий психологический анализ обвиняемой - сиротское детство, бедность, обманутая любовь. А затем он обратился к присяжным: «Раскройте ваши объятья, я отдаю ее вам. Делайте, что совесть вам укажет. Если ваше сердце подскажет, что она смыла грех, воскресите ее. Пусть ваш приговор будет новым рождением ее на лучшую, страданиями умудренную жизнь. Не с ненавистью, а с любовью судите, если хотите правды. Пусть правда и милость встретятся с вашим решением». Суд поместил Прасковью Качку для лечения в больницу.

Нередко Плевако выступал в делах о фабричных беспорядках и в речах своих в защиту рабочих, обвинявшихся в сопротивлении властям, в буйстве и истреблении фабричного имущества, будил чувство сострадания к несчастным людям, «обессиленным физическим трудом, с обмершими от бездействия духовными силами, в противоположность нам, баловням судьбы, воспитываемым с пелёнок в понятии добра и в полном достатке».

В своих судебных речах Плевако избегал эксцессов, полемизировал с тактом, требуя и от противников «равноправия в борьбе и битве на равном оружии». Будучи оратором-импровизатором, полагаясь на силу вдохновения, Плевако произносил наряду с великолепными речами и относительно слабые.

Он выиграл более двухсот процессов, в том числе и процесс по делу Саввы Мамонтова. Его дело слушалось в Московском окружном суде в июле 1900 года. Промышленник и меценат Савва Иванович Мамонтов по заказу российского правительства начал в 1894 году строительство железной дороги от Вологды до Архангельска. Он вложил в него все свои сбережения, но их не хватило. Пришлось занимать у банков. Он надеялся на поддержку министра финансов Витте, который правительственным указом передал ему подряд на строительство железной дороги Петербург-Вологда-Вятка. И все могло бы получиться, если бы вдруг правительство не отказалось от своих обязательств. Оно отозвало концессию на строительство дороги.

Мамонтов оказался в долгах, а акционеры требовали выплаты дивидендов по своим акциям. Промышленник этого сделать не мог. Савва Иванович был арестован и доставлен в Таганскую тюрьму. При обыске в его квартире нашли 53 рубля с запиской: «Ухожу с сознанием, что зла намеренно не сделал». На суде стало ясно, что деньги были направлены на дело, а не на личные нужды. Речь адвоката на судебном процессе была, как всегда, блестящей и убедительной: «Этого человека обвиняют в своевольном хищении миллионов. Но ведь хищение и присвоение оставляют следы. Или прошлое его полно безумной роскоши? Или настоящее неправедной корысти? Мы знаем, что никто, от обвинения до самого злобно настроенного свидетеля, не указал на это. Эти люди верили в него. Верили в его планы, в его звезду. Он воспитан в школе широкой предпринимательской деятельности, прежде всего одухотворенной идеей общественной пользы, успеха и славы русского дела. Он наделал много ошибок, но это ошибки человеческие. Злого умысла Мамонтов не имел».

Решением суда Мамонтов в тот же день был освобожден из-под стражи.

В молодые годы Плевако занимался и научными работами: в 1874 году он перевёл на русский язык и издал курс римского гражданского права Пухты. Помощником у него был после 1894 года известный певец Л. В. Собинов. По своим политическим воззрениям он принадлежал к «Союзу 17 октября».

Плевако владел группой многоквартирных доходных домов на Новинском бульваре; дом 18А, построеный по заказу Плевако архитектором Микини, получил название «дом Плевако», сохранил внешность и внутреннюю планировку до XXIв и в 2018 году получил охранный статус.

Фёдор Никифорович Плевако умер 23 декабря 1908 года (5 января 1909), на 67-м году жизни, в Москве. Похоронили Плевако при громадном стечении народа всех слоёв и состояний на кладбище Скорбященского монастыря. В 1929 году монастырское кладбище решено было закрыть, а на его месте организовать детскую площадку. Останки Плевако, по решению родственников, были перезахоронены на Ваганьковском кладбище. С той поры на могиле великого русского адвоката стоял обычный дубовый крест - до 2003 года, когда на пожертвования известных российских адвокатов был создан оригинальный барельеф с изображением Ф. Н. Плевако.

Три тайны адвоката Плевако

Личная жизнь Федора Плевако:

Дважды был женат.

Имел двух сыновей от разных жён, которых звали одинаково - Сергеями Фёдоровичами. Позже оба Сергея Фёдоровича Плевако стали адвокатами и практиковали в Москве, из-за чего нередко возникала путаница.

Вторая жена - Мария Андреевна Демидова. Познакомился с ней во время бракоразводного процесса. Мария разводилась с миллионером Василием Демидовым из знаменитого клана «льняных королей». В браке у Марии Андреевны с купцом Демидовым было пять законных детей. Взявшись помогать жене Демидова, которая добивалась свободы от нелюбимого мужа, он сам полюбил ее и создал с ней семью.

Сначала они жили в незаконном браке - Мария формально была еще женой Демидова. У них родилась дочь Варвара. По всем законам того времени документально Варвара являлась дочерью Демидова. Затем появился сын Василий.

Бракоразводный процесс длился 20 лет и Плевако его проиграл.

Свою дочь Варвару и сына Василия он оформил как подкидышей, а затем усыновил. А купцу Демидову все его переживания были нипочем, он даже отказался от денег за «вольную» бывшей жене. Ситуацию разрешила сама природа - купец Демидов умер. Сам Плевако писал в письме другу: «Ну вот, мой самый долгий двадцатилетний и самый неудачный процесс закончился сам собой. Умер Василий Демидов. Жаль, конечно, неплохой был человек. Только упрямый очень, развода так и не дал. Умыл-таки Демидов Плевако, что и говорить. Не позволил мне выиграть дело. Но я зла на него не держу. Надо бы назначать венчание».

Плевако владел группой многоквартирных доходных домов на Новинском бульваре; дом 18А, построеный по заказу Плевако архитектором Микини, получил название «дом Плевако», сохранил внешность и внутреннюю планировку до XXIв и в 2018г получил охранный статус.

Образ Федора Плевако в кино:

, действительный статский советник .

Энциклопедичный YouTube

• 1 / 5

  По некоторым данным Ф. Н. Плевако был сыном польского дворянина и казашки. Большая же часть биографов Плевако считает, что "его мать была из киргизского племени" (Сайфульмулюков, Р. Знаменитый адвокат // Вперед (Троицк). 1986. 24 мая). Московский историк В. И. Смолярчук в книге "Адвокат Плевако" (Челябинск, 1989) называет ее "крепостной киргизкой", вслед за ним это повторяют А. Н. Троицкий и местный автор Л. Темник. Они используют указанный этноним без кавычек, хотя известно, что так тогда называли казахов, которые кочевали по соседству с городом. Правда, другие исследователи, называя юную казашку крепостной, имели в виду, что в Троицке она жила вместе с дворней - крепостными слугами приютившей ее семьи. Сама же девочка явно была родом из богатой и знатной семьи.

  Вот что вспоминала мать Ф. Н. Плевако на склоне лет: "Жили мы в степи, недалеко от Троицка, в войлочной кибитке. Жили очень богато, кибитка была в коврах, я спала, как и старшие, под меховыми одеялами и на меховых подстилках. На стенах висели сабли, ружья и богатые одежды, и на себе я помню наряды и монеты" (Смолярчук, В. И. - С. 12). . Отец - надворный советник Василий Иванович Плевак, мать - калмычка Екатерина Степанова. Родители не состояли в официальном церковном браке, поэтому двое их детей - Фёдор и Дормидонт - считались незаконнорождёнными . Всего в семье было четверо детей, но двое умерли младенцами. Отчество Никифорович взято по имени Никифора - крёстного отца его старшего брата. Позднее в университет Фёдор поступал с отцовской фамилией Плевак, а по окончании университета добавил к ней букву «о», причём называл себя с ударением на этой букве: Плевако́.

  В Москву семья Плевако переселилась летом 1851 года. Осенью братьев отдали в Коммерческое училище на Остоженке . Братья учились хорошо, особенно Фёдор прославился математическими способностями. К концу первого года учёбы имена братьев были занесены на «золотую доску» училища. А ещё через полгода Фёдора и Дормидонта исключили как незаконнорождённых. Осенью 1853 года благодаря долгим отцовским хлопотам Фёдор и Дормидонт были приняты в 1-ю Московскую гимназию на Пречистенке - сразу в 3 класс . Кстати, в этот же год в гимназию поступил и Пётр Кропоткин и тоже в третий класс. В этой же школе учились многие ставшие впоследствии известными деятели России.

  Ф. Н. Плевако участвовал в крупных политических и уголовных процессах:

  • Охотнорядский процесс (май 1878)
  • дело люторических крестьян (декабрь 1880)
  • дело о стачке рабочих фабрики Товарищества С. Морозова (1886)
  • дело рабочих фабрики Коншинской мануфактуры (1897)
  • дело 73-х рабочих Екатеринослава (январь 1900)
  • дело рабочих Барановской мануфактуры (май 1904)
  • дело Мещерского (ноябрь 1904)
  • дело севских крестьян (1905) и др:
  • Дело Бартенева
  • Дело Грузинского
  • Дело Лукашевича
  • Дело Максимченко
  • Дело Замятниных
  • Дело Засулич (приписывается Плевако, на самом деле защитником был П. А. Александров)

  Шаблон:Скрытый блок/конец

  Вторая половина XIX века - «золотой век» российской адвокатуры. Судебная реформа 1864 года в корне меняет систему правосудия в России. Вместо прежнего тайного, закрытого суда, тонувшего в море бумаг, появились открытые суды присяжных и независимый от государства институт общественных защитников. Среди корифеев того времени поистине уникальным был Федор Никифорович Плевако - блестящий оратор, который никогда не готовил речей заранее, но вдохновенно импровизировал и нередко одним лишь остроумием спасал клиентов от неминуемой кары.

  За 40 лет своей карьеры «московский Златоуст» провел более 200 процессов, выиграл почти все. Как правило, это были самые громкие тяжбы в стране. В очередь к Плевако выстраивались на несколько лет вперед. Он отличался добродушием и мягкостью, даром помогал бедным. Более того, давал им приют в своем доме и оплачивал расходы на весь срок разбирательства. Он принимал близко к сердцу человеческие страдания и умел проникновенно рассказать о них в суде, как если бы прошел через них лично. Впрочем, в его жизни действительно хватало и трагедий, и фарса - об этом вспоминает Anews.

  Федор рос бесправным «изгоем» под чужим именем

  Федор Никифорович родился в апреле 1842 года в Троицке, затерянном в оренбургских степях. Его фамилия по отцу - Плевак, настоящее отчество - Васильевич. Он считался незаконнорожденным, поскольку родители - таможенный чиновник из украинских или белорусских обедневших дворян и крепостная киргизка или казашка - не состояли в церковном браке. В России до 1902 года такие дети были лишены всяческих прав и не считались наследниками. Отчество Никифорович и, кстати, первоначальная фамилия Никифоров, достались ему от крестного отца, беглого крепостного, который прислуживал его отцу. Только в университете Федор Никифоров добился разрешения взять отцовскую фамилию, а после выпуска для благозвучия приписал к ней букву О, причем произносил с ударением на ней - Плевако́. Однако в историю все равно вошел как Плева́ко.

  Из детства Федор запомнил один особенно унизительный момент: когда его, лучшего ученика-второклассника, поражавшего умением производить в уме действия с трехзначными числами, с позором исключили из образцового Московского коммерческого училища только за то, что он незаконнорожденный. «Прости их Боже! Вот уж и впрямь не ведали, что творили эти узколобые лбы, совершая человеческое жертвоприношение», - написал он много лет спустя. Он доучивался уже в другой гимназии, куда отец сумел его устроить после долгих мытарств по инстанциям, ценой собственного здоровья.

  Первую «защитительную речь» Федор произнес в младенчестве - и спас себе жизнь

  В те времена жить невенчанным браком было большим позором для женщины, общество считало ее блудницей. Екатерина Степановна однажды призналась сыну, что, не выдержав постоянной травли соседей, схватила его, новорожденного, и в отчаянии побежала топиться. Но на самом обрыве Федор заплакал, да так сильно, что мгновенно привел обезумевшую мать в чувство.

  Екатерина Степановна

  Со временем эта семейная история обросла выдуманными подробностями: будто женщину остановил какой-то казак и упросил отдать ему ребенка на воспитание, и что потом ему самому по счастливой случайности встретился сам отец мальчика, который узнал его и вернул домой. В таком искаженном виде она до сих пор встречается в биографиях адвоката.

  Плевако был некрасивым и неуклюжим, но сказочно преображался на трибуне

  Уже в 25 лет выпускник юрфака Московского университета стал известен как одаренный, сильный адвокат, а с 28-ми прослыл одним из лучших в Москве. С первого гонорара он купил себе фрак за 200 рублей - немыслимая по тем временам роскошь. Внешне он был неказист: маленький, раскосый, с реденькой бородкой. Но во время выступлений смотрелся «орлом».

  

  Вот как описал Плевако его современник, прославленный юрист и судья Анатолий Федорович Кони: «Скуластое, угловатое лицо калмыцкого типа с широко расставленными глазами, с непослушными прядями длинных черных волос могло бы назваться безобразным, если бы его не освещала внутренняя красота, сквозившая то в общем одушевленном выражении, то в доброй, львиной улыбке, то в огне и блеске говорящих глаз. Его движения были неровны и подчас неловки; нескладно сидел на нем адвокатский фрак, а пришепетывающий голос шел, казалось, вразрез с его призванием оратора. Но в этом голосе звучали ноты такой силы и страсти, что он захватывал слушателя и покорял его себе».

  Плевако с треском провалил свое первое дело

  Первым его клиентом стал ростовщик, которому Федор заложил портсигар, чтобы на вырученные 25 рублей отпраздновать то ли Рождество, то ли Пасху. Тот попросил молодого юриста помочь решить дело о взыскании векселя, и Плевако сразу же сделал ошибку в вопросе о подсудности, подав прошение в Окружной суд вместо Судебной палаты. Он проиграл, но не сказать, чтобы «с треском»: его выступление в целом понравилось, и газеты в своих отчетах впервые упомянули его фамилию.

  Иногда по ошибке первым делом Плевако считают другое из ранних проигранных дел. Его клиента Алексея Маруева тогда признали виновным в двух подлогах и сослали в Сибирь, несмотря на выявленные адвокатом противоречия в показаниях свидетелей.

  Плевако проиграл крупнейшее дело в своей жизни

  Действительно, оно тянулось 20 лет, и даже «гению слова» оказалось не под силу. Это был бракоразводный процесс миллионера Василия Демидова из знаменитого клана «льняных королей». Он превратился для Плевако в глубокую личную драму. Взявшись помогать жене Демидова, которая добивалась свободы от нелюбимого мужа, он сам полюбил ее и создал с ней семью.

  

  Мария Демидова

  Но отношения было не узаконить, пока купец не даст развода, а тот упрямился до самой смерти.

  

  Василий Демидов

  Троим общим детям Плевако и Демидовой грозила до боли знакомая участь незаконнорожденных изгоев. Избегая этого любой ценой, адвокат записал их подкидышами, и только годы спустя он смог подать прошение о присвоении им родных отчества и фамилии.

  

  Старшая дочь Плевако и Демидовой Варвара

  

  Мария Демидова с их общим сыном Сергеем

  

  Уже в законном браке: чета Плевако с детьми

  Несметно разбогатев, Плевако впал в разгульное барство

  С 36 лет Федор Плевако зарабатывал огромные деньги. Он купил роскошный двухэтажный особняк на Новинском бульваре и зажил богемной жизнью - лихо гонял по Москве на тройке с бубенцами, закатывал грандиозные попойки с цыганами, которым швырял тысячи, пел песни до утра. А бывало, фрахтовал пароход и отправлялся в плавание по Волге в кругу знакомых и незнакомых людей. Говорил в этих случаях, что, мол, съездил погостить у приятеля в Самаре, чтобы приятно провести время за беседой у камина.

  

  Новинский бульвар в начале XX века. В глубине кадра, напротив трамвая, видны два боковых флигеля дома Плевако и между ними садик

  В то же время он никогда не отказывал бедным клиентам и жертвовал огромные суммы калекам и сиротам. Но зато буквально выколачивал дикие гонорары из купцов, требуя платить вперед. Рассказывают, как некий богач, не поняв слова «аванс», уточнил у Плевако, что это такое. «Задаток знаешь?» - спросил адвокат. - «Знаю». - «Так вот аванс - тот же задаток, но в три раза больше».

  Плевако не всегда был уверен в безвинности своих подзащитных

  Однажды трехтысячная толпа собралась послушать процесс, где выступал знаменитый Плевако. Судили двух братьев за хищение на строительстве, их вина была очевидна. Все в трепете ждали, что после речи адвоката отношение к подсудимым волшебным образом изменится и их оправдают. Но случилось неслыханное: Плевако вскочил и в запале стал доказывать их вину, опровергая при этом своего же коллегу, второго защитника, который успел выступить раньше. Присяжные немедленно вынесли вердикт: виновны.

  По Москве тут же разнесся сенсационный слух, будто сами высшие силы вершат правосудие через Плевако, который на процессах входит в состояние транса.

  

  Сам Федор Никифорович разъяснил свою позицию, защищая в 1890 году Александру Максименко, которая обвинялась в отравлении собственного мужа. Он прямо сказал: «Если вы спросите меня, убежден ли я в ее невиновности, я не скажу «да, убежден». Я лгать не хочу. Но я не убежден и в ее виновности. Когда надо выбирать между жизнью и смертью, то все сомнения должны решаться в пользу жизни».

  И все же заведомо неправых дел Плевако избегал. Например, отказался защищать скандально известную аферистку Софью Блювштейн по прозвищу «Сонька - золотая ручка».

  

  Заковка Соньки в кандалы, 1881 г.

  Плевако не был эрудитом - часто брал юмором и смекалкой

  Хотя он был начитан и отличался исключительной памятью, он уступал другим корифеям в глубине анализа, логике и последовательности. Но превосходил их всех в заразительной искренности, эмоциональной мощи, ораторской изобретательности, умел убедить и растрогать, был мастером красивых сравнений, громких фраз и неожиданных остроумных выходок, которые нередко становились единственным спасением его клиентов. Это видно из его выступлений, о которых и поныне ходят легенды.

  1. Грешный батюшка

  Судили пожилого батюшку за хищение церковных денег. Он сам во всем признался, свидетели выступили против, прокурор произнес убийственную речь. Плевако, заключивший пари с фабрикантом Саввой Морозовым при свидетеле Немировиче-Данченко о том, что он уложит свою речь в одну минуту и священника оправдают, промолчал все заседание, не задал ни единого вопроса. Когда же наступила его минута, он только и сказал, душевно обратясь к присяжным: «Господа присяжные заседатели! Более двадцати лет мой подзащитный отпускал вам грехи ваши. Теперь он ждет, чтобы вы один раз отпустили ему его грехи, люди русские!» Батюшка был оправдан.

  2. Старушка и чайник

  В суде над старушкой Антониной Панкратьевой, которая стянула у купца с прилавка жестяной чайник стоимостью 30 копеек, прокурор, желая заранее обезоружить Плевако, сам высказал все возможное в пользу обвиняемой: и сама она бедная, и кража пустяковая, и жалко старушку… Но собственность священна, грозно продолжил он, ею держится все благоустройство страны, «и если позволить людям не считаться с этим, Россия погибнет». Поднялся Плевако и сказал: «Россия за тысячу лет перенесла много бед и трагедий. Шел на нее Мамай, терзали ее печенеги, и татары, и половцы. Шел на нее Наполеон, взяли Москву. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь… Старушка украла чайник ценой в 30 копеек, и мне поневоле делается жутко. Такого испытания не выдержит Святая Русь, обязательно погибнет». Панкратьеву оправдали.

  3. Мужик и проститутка

  Как-то раз Плевако довелось защищать мужика, которого проститутка обвинила в изнасиловании, чтобы взыскать с него солидную сумму. Его уже готовы были засудить, когда адвокат взял слово: «Господа присяжные, если вы присудите моего подзащитного к штрафу, то прошу из этой суммы вычесть стоимость стирки простынь, которые истица запачкала своими туфлями». Возмущенная девица вскочила: «Врет он! Нешто я свинья постели пачкать? Туфли я сняла!» В зале поднялся хохот. Естественно, мужика оправдали.

  «Царь-пушка, Царь-колокол и Федор Никифорович Плевако»

  Когда гениальный адвокат умер в 66 лет от разрыва сердца, одна из газет написала: «В Москве было три достопримечательности: Царь-пушка, Царь-колокол и Федор Никифорович Плевако. Вчера наш город лишился одной из них».

  Его похоронили при громадном стечении народа всех сословий, и нищих и богачей, на кладбище Скорбященского монастыря.

  

  Проводы Федора Никифоровича Плевако

  Когда в сталинские годы монастырский погост снесли, из 2500 захоронений только прах Плевако разрешили перенести на Ваганьковское кладбище.

  

  Оригинальное полуразрушенное надгробие

  На современном надгробии великого русского адвоката высечена библейская истина, которую он использовал в одной из своих речей: «Не с ненавистью судите, а с любовью судите, если хотите правды».

  

  Современный барельеф

  Федор Никифорович Плевако появился на свет 25 апреля 1842 в городе Троицке. Его отец, Василий Иванович Плевак, являлся членом Троицкой таможни, надворным советником из украинских дворян. У него было четверо детей, двое из которых умерли младенцами. С матерью Федора, крепостной киргизкой Екатериной Степановой, Василий Иванович в церковном (то есть официальном) браке не состоял, а потому будущий «гений слова» и его старший брат Дормидонт были незаконнорожденными детьми. Согласно традиции, свою первую фамилию, а также отчество Федор принял согласно имени крестного отца - Никифора.

  
  С 1848 по 1851 годы Федор проходил обучение в троицкой приходской, а затем уездной школе, а летом 1851 в связи с выходом отца в отставку их семья перебралась в Москву. Осенью этого же года девятилетний парнишка был определен в коммерческое училище, расположенное на Остоженке и считавшееся в то время образцовым. Заведение нередко удостаивали своим посещением даже особы царской фамилии, любившие проверять знания учащихся. Федор и его брат Дормидонт занимались старательно и были круглыми отличниками, а имена их уже к концу первого года учебы занесли на «золотую доску». Когда в начале второго года обучения мальчиков, училище посетил племянник императора Николая принц Петр Ольденбургский, ему поведали об уникальных способностях Федора выполнять в уме с четырехзначными цифрами разные арифметические операции. Принц сам испытал мальчика и, убедившись в его умениях, подарил коробку конфет. А в самом конце 1852 года Василию Ивановичу объявили, что сыновья его исключены из училища, как незаконнорожденные. Испытанное унижение Федор Никифорович хорошо запомнил на всю жизнь, и много лет спустя писал в автобиографии: «Нас назвали недостойными того самого училища, которое хвалило нас за успехи и выставляло напоказ наши исключительные способности в математике. Боже, прости их! Эти узколобые и впрямь не знали, что творили, свершая жертвоприношение человеческое».

  Лишь осенью 1853, благодаря долгим хлопотам отца, его сыновья были приняты в третий класс Первой Московской гимназии, расположенной на Пречистенке. Окончил гимназию Федор весной 1859 и в качестве вольнослушателя поступил на юрфак столичного университета, сменив свою фамилию Никифоров на фамилию отца Плевак. За годы, проведенные в университете, Федор похоронил своего батюшку и старшего брата, а на иждивении его остались больная сестра и мать. К счастью, учеба давалась талантливому юноше легко, будучи студентом, он подрабатывал репетитором и переводчиком, побывал в Германии, прослушав курс лекций в знаменитом Гейдельбергском университете, а также перевел на русский язык труды известного юриста Георга Пухты. Университет Федор Никифорович окончил в 1864, имея на руках диплом кандидата прав, и снова изменил свою фамилию, прибавив к ней в конце букву «о», причем с ударением на ней.

  С призванием адвоката молодой человек определился не сразу - несколько лет Федор Никифорович, ожидая подходящей вакансии, работал стажером в Московском окружном суде. А после того как весной 1866 в связи с начавшейся Судебной реформой Александра II в России начала создаваться присяжная адвокатура, Плевако записался помощником к присяжному поверенному, одному из первых московских адвокатов Михаилу Ивановичу Доброхотову. Именно в звании помощника Федор Никифорович впервые проявил себя как искусный адвокат и в сентябре 1870 был принят в число присяжных поверенных округа. Одним из первых уголовных процессов с его участием стала защита некоего Алексея Маруева, обвиненного в двух подлогах. Несмотря на то, что Плевако проиграл это дело, а его подзащитный был отправлен в Сибирь, речь молодого человека хорошо продемонстрировала его недюжинные таланты. О свидетелях по делу Плевако говорил: «Первый приписывает второму то, что второй приписывает, в свою очередь, первому… Так уничтожают они себя взаимно в самых важных вопросах! И какая к ним вера может быть?!». Второе дело принесло Федору Никифоровичу первый гонорар в двести рублей, а знаменитым он проснулся после казавшегося проигрышным дела Кострубо-Карицкого, обвинявшегося в попытке отравления своей любовницы. Даму защищали два лучших российских адвоката того времени - Спасович и Урусов, однако присяжные оправдали клиента Плевако.

  С этого момента началось блестящее восхождение Федора Никифоровича на вершину адвокатской славы. Резким нападкам своих оппонентов на судебных процессах он противопоставлял спокойный тон, обоснованные возражения и подробный анализ улик. Все присутствовавшие на его выступлениях единодушно отмечали, что Плевако был оратором от Бога. Услышать его речь в суде люди приезжали из других городов. В газетах писали, что когда Фёдор Никифорович заканчивал выступление, зал рыдал, а судьи уже не понимали, кого им судить. Многие речи Федора Никифоровича стали анекдотами и притчами, разошлись на цитаты (например, любимая фраза Плевако, которой он, как правило, начинал свою речь: «Господа, а могло ведь быть и хуже»), были занесены в учебные пособия для студентов юридических ВУЗов и, бесспорно, являются достоянием литературного наследия страны. Любопытно, что в отличие от других светил присяжной адвокатуры того времени - Урусова, Андреевского, Карабчевского - Федор Никифорович беден был внешними данными. Анатолий Кони описывал его так: «Угловатое, скуластое калмыцкое лицо. Широко расставленные глаза, непослушные пряди длинных темных волос. Облик его мог бы назваться безобразным, если бы не внутренняя красота, просвечивавшая то в доброй улыбке, то в одушевленном выражении, то в блеске и огне говорящих глаз. Движения его были неровными и подчас неловкими, адвокатский фрак сидел на нем нескладно, а пришептывающий голос исходил, казалось, наперекор его призванию оратора. Однако в голосе этом звучали ноты такой страсти и силы, что он захватывал слушателей и покорял их себе». Писатель Викентий Вересаев вспоминал: «Главная сила его была заключена в интонациях, в необоримой, прямо волшебной заразительности чувств, которыми он умел зажечь слушателей. Поэтому его речи на бумаге и близко не передают их поразительной силы». По авторитетному мнению Кони Федор Никифорович безупречно владел трояким призванием стороны защиты: «умилостивить, убедить, растрогать». Интересно также и то, что тексты своих выступлений Плевако заранее никогда не писал, однако по просьбе близких друзей или газетных репортеров уже после суда, если не ленился, записывал свою проговоренную речь. К слову, Плевако первым в Москве начал использовать пишущую машинку фирмы «Ремингтон».

  Сила Плевако как оратора заключалась не только в эмоциональности, находчивости и психологизме, но и в красочности слова. Федор Никифорович был мастером на антитезы (например, его фраза о еврее и русском: «Наша мечта - поесть пять раз в день и не затяжелеть, а его - один раз в пять дней и не отощать»), на картинные сравнения (цензура, по словам Плевако: «Это щипцы, снимающие со свечи нагар, не гася ее света и огня»), на эффектные обращения (к присяжным: «Раскройте объятья - я отдаю его (клиента) вам!», к убитому: «Товарищ, мирно спящий в гробе!»). Помимо этого Федор Никифорович был непревзойденным специалистом каскадов громких фраз, красивых образов и остроумных выходок, приходивших неожиданно ему в голову и спасавших его клиентов. О том насколько непредсказуемы были находки Плевако хорошо видно из пары его выступлений, которые стали легендами - в ходе защиты проворовавшегося священника, отрешенного за это от сана, и старушки, похитившей жестяной чайник. В первом случае вина священника в краже церковных денег была твердо доказана. Подсудимый сам признался в ней. Против него были все свидетели, а прокурор выдал убийственную речь. Плевако же, промолчав все судебное следствие и не задав ни одного вопроса свидетелям, заключил со своим приятелем пари о том, что его защитительная речь будет длиться ровно одну минуту, после чего священника оправдают. Когда наступило его время, Федор Никифорович, поднявшись и обратясь к присяжным, произнес характерным задушевным голосом: «Господа присяжные заседатели, подзащитный мой больше двадцати лет отпускал вам ваши грехи. Отпустите их и вы ему разок, люди русские». Священник был оправдан. В деле же о старушке и чайнике, прокурор, заранее желая снизить эффект от защитительной речи адвоката, сам произнес все возможное в пользу старушки (бедная, жалко бабушку, кража пустяковая), однако в конце подчеркнул, что собственность священна и неприкосновенна, «поскольку ею держится благоустройство России». Выступавший после него Федор Никифорович заметил: «Много испытаний и бед пришлось претерпеть нашей стране за ее тысячелетнее существование. И татары ее терзали, и половцы, и поляки, и печенеги. Двунадесять языков на нее обрушились и захватили Москву. Все преодолела, все вытерпела Россия, только росла и крепла от испытаний. Но ныне..., ныне старушка похитила жестяной чайник ценой в тридцать копеек. Этого страна, конечно, не сможет выдержать и погибнет от этого». Нет смысла говорить, что старушку также оправдали.

  За каждой из побед Плевако в суде стояла не одна только природная одаренность, но и тщательная подготовка, всесторонний разбор доказательств обвинения, глубокое исследование обстоятельств дела, а также показаний свидетелей и подсудимых. Нередко уголовные процессы с участием Федора Никифоровича обретали общероссийский резонанс. Одним из них явился «Митрофаньевский процесс» - суд над игуменьей Серпуховского монастыря, вызвавший интерес даже за границей. Митрофания - она же в миру баронесса Прасковья Розен - была дочерью героя Отечественной войны, генерал-адъютанта Григория Розена. Будучи фрейлиной царского двора в 1854 она постриглась в монахини и владычествовала в Серпуховском монастыре с 1861 года. За последующий десять лет игуменья, опираясь на близость ко двору и свои связи, наворовала посредством подлогов и мошенничества свыше семисот тысяч рублей. Следствие по этому делу начал в Петербурге Анатолий Кони, бывший в то время прокурором Петербургского окружного суда, а судил ее в октябре 1874 Московский окружной суд. Плевако блеснул в непривычной для себя роли поверенного потерпевших, став на процессе главным обвинителем, как игуменьи, так и ее подручных. Опровергнув аргументы защиты, подтвердив выводы следствия, он произнес: «Путник, шагающий мимо высоких оград владычного монастыря, крестится и полагает, что шествует мимо Божьего дома, а ведь в доме этом звон утренний подымал настоятельницу не на молитвы, а на дела темные! Вместо молящегося люда аферисты там, вместо подвигов добра - подготовка к ложным показаниям, вместо храма - биржа, вместо молитвы - упражнения по составлению векселей, вот что таилось за стенами… Выше, выше сооружайте ограды, вверенной вам общине, дабы миру не было зримо дел, творимых под покровом обители и рясы!» Игуменья Митрофания была признана виновной в мошенничестве и отправилась в ссылку в Сибирь.

  Пожалуй, самый большой общественный резонанс из всех процессов с участием Федора Никифоровича вызвало дело Саввы Мамонтова в июле 1900. Савва Иванович был промышленным магнатом, главным акционером железнодорожной компаний, одним из самых известных в России меценатов. Его имение «Абрамцево» в 1870-1890-ых годах являлось важным центром художественной жизни. Здесь работали и встречались Илья Репин, Василий Поленов, Василий Суриков, Валентин Серов, Виктор Васнецов, Константин Станиславский. В 1885 Мамонтов на свои средства основал в Москве русскую оперу, где блистали Надежда Забела-Врубель, Владимир Лосский, Федор Шаляпин. Осенью 1899 российская общественность оказалась шокирована об аресте Мамонтова, его брата и двух сыновей по обвинению в хищении и присвоении шести миллионов рублей из денежных средств, выделенных на строительство Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги.

  Процесс по этому делу вел председатель столичного окружного суда, авторитетный юрист Давыдов. Обвинителем выступил известный государственный деятель Павел Курлов, будущий глава Отдельного корпуса жандармов. Защищать Савву Мамонтова был приглашен Плевако, а его родных защищали еще три корифея русской адвокатуры: Карабчевский, Шубинский и Маклаков. Центральным событием процесса явилась защитительная речь Федора Никифоровича. Наметанным взглядом он быстро установил слабые места обвинения и рассказал присяжным, сколь патриотичен и грандиозен был замысел его подзащитного построить железную дорогу до Вятки с целью «оживить Север», и как вследствие неудачного выбора исполнителей щедро финансированная операция обернулась убытками, а сам Мамонтов при этом разорился. Плевако говорил: «Рассудите, что тут было? Преступление или ошибка расчета? Намерение причинить вред Ярославской дороге или желание спасти ее интересы? Горе побежденным! Однако пусть эту мерзкую фразу повторяют язычники. А мы скажем: «Пощады несчастным!». Решением суда факт растраты признавался, однако все подсудимые оказались оправданы.
  Сам Федор Никифорович разъяснял секреты своих успехов в качестве защитника довольно просто. Первым из них он называл чувство ответственности перед своим клиентом. Плевако говорил: «Между положением защитника и прокурора громадная разница. За спиной прокурора стоит холодный, молчаливый и незыблемый закон, а за защитником - живые люди. Полагаясь на нас, они залазят на плечи и страшно оступиться с такой ношей!». Вторым секретом Федора Никифоровича было потрясающее умение оказывать влияние на присяжных заседателей. Он так объяснял это Сурикову: «Василий Иванович, ведь ты, когда пишешь портреты, стараешься заглянуть в душу, позирующего тебе человека. Вот и я пытаюсь проникнуть взором в душу каждого присяжного и произношу свою речь так, чтоб она долетела до их сознания».

  Был ли адвокат всегда уверен в безвинности подзащитных? Разумеется, нет. В 1890 году, произнося защитительную речь по делу Александры Максименко, которую обвиняли в отравлении своего мужа, Плевако сказал прямо: «Если спросить меня, убежден ли я в неповинности ее, я не скажу «да». Обманывать не хочу. Но я не убежден и в виновности ее. А когда необходимо выбирать между смертью и жизнью, то сомнения все должны разрешаться в пользу жизни». Впрочем, дел заведомо неправых Федор Никифорович старался избегать. Например, он отказался защищать в суде знаменитую аферистку Софью Блювштейн, более известную как «Сонька - золотая ручка».

  Плевако стал единственным корифеем отечественной адвокатуры, ни разу не выступавшим защитником на строго политических процессах, где судились социал-демократы, народовольцы, народники, кадеты, эсеры. Во многом это было связано с тем, что еще в 1872 году карьера и, возможно, жизнь адвоката едва не оборвалась вследствие его якобы политической неблагонадежности. Дело началось с того, что в декабре 1872 генерал-лейтенант Слезкин - глава Московского губернского жандармского управления - доложил управляющему третьим отделением, что в городе обнаружено некое «тайное юридическое общество», образованное с целью «познакомить студентов с революционными идеями», а также «иметь постоянные связи с зарубежными деятелями и изыскивать способы к распространению запрещенных книг». По полученным агентурным данным в общество входили студенты юридического факультета, кандидаты прав, а кроме того присяжные поверенные вместе со своими помощниками. Шеф московской жандармерии докладывал: «Означенное общество в настоящее время имеет до 150 действительных членов… В числе первых идет присяжный поверенный Федор Плевако, заменивший князя Урусова (высланного из Москвы в латышский городок Венден и содержащегося там под надзором полиции)». Спустя семь месяцев в июле 1873 тот же Слезкин писал начальству о том, что «за всеми лицами производится строжайшее наблюдение, и применяются все возможные меры к изысканию данных, служащих ручательством о действиях данного юридического общества». В конце концов, данных, «могущих служить ручательством», найти не вышло, и дело о «тайном обществе» было закрыто. Однако с этого самого времени и вплоть до 1905 года Плевако подчеркнуто избегал политики.

  Лишь несколько раз Федор Никифорович согласился выступить на процессах по делам о «беспорядках», имеющих политический оттенок. Одним из первых таких разбирательств стало наделавшее много шума «Люторичское дело», в котором Плевако вступился за бунтовщиков-крестьян. Весной 1879 крестьяне деревеньки Люторичи, расположенной в Тульской губернии, подняли бунт против своего помещика. Войска подавили мятеж, а его «подстрекатели» в количестве тридцати четырех человек предстали перед судом с обвинением «сопротивление властям». Московская судебная палата рассмотрела дело в конце 1880, а Плевако на себя взял не только защиту обвиняемых, но и все расходы по их содержанию во время процесса, длившегося, к слову, три недели. Его защитительная речь фактически явилась обвинением господствовавшего в стране режима. Назвав положение крестьян после реформ 1861 года «полуголодной свободой», Федор Никифорович фактами и цифрами доказал, что в Люторичах жить стало в несколько раз тяжелее дореформенного рабства. Громадные поборы с крестьян до такой степени возмутили его, что он заявил помещику и его управляющему: «Мне стыдно за время, в котором подобные люди живут и действуют!». Касательно обвинений его подзащитных Плевако произнес: «Действительно, они и зачинщики, они и подстрекатели, они и причина всех причин. Бесправие, безысходная бедность, беззастенчивая эксплуатация, которая довела до разорения всех и вся - вот они, подстрекатели». После речи адвоката, по свидетельствам очевидцев, в зале суда «раздавались рукоплескания потрясенных и взволнованных слушателей». Тридцать из тридцати четырех подсудимых суд был вынужден оправдать, а Анатолий Кони говорил, что выступление Плевако стало «по настроениям и условиям тех лет гражданским подвигом».

  Столь же громко и смело выступил Федор Никифорович на процессе по делу участников стачки работников Никольской мануфактуры, принадлежащей фабрикантам Морозовым и расположенной у села Орехово (в настоящее время город Орехово-Зуево). Эта забастовка, прошедшая в январе 1885, стала самой крупной и самой организованной в России к тому времени - участие в ней приняли свыше восьми тысяч человек. Стачка лишь отчасти носила политический характер - возглавляли ее рабочие-революционеры Моисеенко и Волков, а среди прочих требований предъявленных губернатору бастующими была «полная смена договоров найма согласно изданному государственному закону». Защиту главных обвиняемых - Волкова и Моисеенко - взял на себя Плевако. Как и в Люторичском деле, Федор Никифорович оправдывал подсудимых, рассматривая их поступки как вынужденный протест против произвола со стороны хозяев мануфактуры. Он подчеркивал: «Вопреки условиям договора и общему закону фабричная администрация не отапливает заведение, и рабочие находятся у станков при десяти-пятнадцати градусах холода. Вправе они отказаться от работы и уйти при наличии беззаконных деяний хозяина, или вынуждены замерзнуть геройскою смертью? Рассчитывает их хозяин также по произволу, а не по установленному договором условию. Должны рабочие терпеть и молчать или могут отказаться от работы в таком случае? Полагаю, закон должен охранять интересы хозяев против беззакония работников, а не брать хозяев под свою защиту во всяческом их произволе». Обрисовав положение трудящихся Никольской мануфактуры, Плевако, согласно воспоминаниям очевидцев, произнес следующие слова: «Если, читая книжку о чернокожих рабах, мы возмущаемся, то сейчас перед нами белые рабы». Суд был убежден доводами защиты. Признанные вожаки стачки Волков и Моисеенко получили лишь три месяца ареста.

  Нередко в судебных речах Плевако затрагивал злободневные социальные вопросы. В конце 1897, когда столичная судебная палата разбирала дело работников фабрики Коншина в городе Серпухове, взбунтовавшихся против безжалостных условий труда и разгромивших квартиры фабричного начальства, Плевако поставил и разъяснил юридически и политически крайне важный вопрос о соотношении коллективной и личной ответственности за какое-либо правонарушение. Он говорил: «Совершено беззаконное и нетерпимое деяние, и преступником являлась толпа. Но судят не толпу, а несколько десятков замеченных в ней лиц: толпа ушла… Толпа - это здание, в котором люди - кирпичи. Из одних кирпичей строится и тюрьма - жилище отверженных, и храм Богу. Находиться в толпе еще не означает носить ее инстинкты. В толпе богомольцев скрываются и карманники. Толпа заражает. Лица, входящие в нее, заражаются. Бить их - все равно, что уничтожать эпидемию, бичуя заболевших».

  Любопытно, что в отличие от коллег, старающихся превратить судебный процесс в урок политграмоты или школу политического воспитания, Федор Никифорович всегда старался обходить политические аспекты стороной, и в его защите, как правило, звучали общечеловеческие нотки. Обращаясь к привилегированным классам, Плевако взывал к их чувству человеколюбия, убеждая протянуть малоимущим руку помощи. Мировоззрение Федора Никифоровича можно было охарактеризовать как гуманистичекое, он неоднократно подчеркивал, что «жизнь одного единственного человека дороже любых реформ». И добавлял при этом: «Пред судом равны все, будь ты хоть генералиссимусом!». Любопытно, что при этом Плевако находил естественным и необходимым для правосудия чувство милосердия: «Слово закона походит на угрозы матери своим детям. Покуда вины нет, обещает она непокорному сыну жестокую кару, однако едва наступает необходимость наказания, материнская любовь ищет повод смягчить меру казни».

  Почти сорок лет Федор Никифорович отдал правозащитной деятельности. И правовая элита, и специалисты, и обыватели ценили Плевако выше всех прочих адвокатов, называя «великим оратором», «гением слова», «митрополитом адвокатуры». Сама фамилия его превратилась в нарицательную, означающую адвоката экстра-класса. Без всякой иронии в те годы писали и говорили: «Найди себе другого «Плеваку». В знак признания заслуг Федор Никифорович был удостоен потомственного дворянства, титула действительного статского советника (четвертый класс, по табели о рангах соответствующий званию генерал-майора) и аудиенции у императора. Жил Фёдор Никифорович в двухэтажном особняке на Новинском бульваре, и этот адрес знала вся страна. В его личности удивительным образом сочетались размашистость и цельность, разгульное барство (например, когда Плевако организовывал гомерические пирушки на зафрахтованных им пароходах) и житейская простота. Несмотря на то, что гонорары и слава укрепили его материальное положение, деньги никогда не имели над адвокатом власти. Современник писал: «Федор Никифорович не скрывал своей состоятельности и не стыдился богатства. Он считал, что главное поступать по-божески и не отказывать в помощи тем, кто по-настоящему в ней нуждается». Много дел Плевако вел не только бесплатно, но и помогая материально своим малоимущим обвиняемым. Кроме того Плевако смолоду и до самой смерти был непременным членом всевозможных благотворительных учреждений, например «Общества призрения, обучения и воспитания слепых детей» или «Комитета по устройству студенческих общежитий». Тем не менее, добрый к беднякам, он буквально выбивал из купцов огромные гонорары, при этом требуя авансы. Когда же его спрашивали, что это такое «аванс», Плевако отвечал: «Задаток знаешь? Так вот аванс - тот же задаток, однако больше в три раза».

  Интересной чертой характера Плевако являлась его снисходительность к своим злопыхателям и завистникам. На застолье по случаю двадцатипятилетия его адвокатской карьеры Федор Никифорович приветливо чокался, как с друзьями, так и с приглашенными известными недругами. На удивление супруги Федор Никифорович со своим обычным добродушием заметил: «Что ж мне судить их, что ли?». Вызывают уважение культурные запросы адвоката - у него была собрана огромная по тем временам библиотека. Презирая беллетристику, Федор Никифорович увлекался литературой по праву, истории и философии. Среди его любимых авторов были Кант, Гегель, Ницше, Куно Фишер и Георг Еллинек. Современник писал: «У Плевако было какое-то заботливое и нежное отношение к книгам - и своим, и чужим. Он сравнивал их с детьми. Его возмущал вид порванной, загрязненной или растрепанной книги. Он говорил, что наряду с существующим «Обществом защиты детей от жестокого обращения», необходимо организовать «Общество защиты книг от жестокого обращения». Несмотря на то, что Плевако весьма дорожил своими фолиантами, он свободно давал их почитать своим друзьям и просто знакомым. Этим он разительно отличался от «книжного скупца» философа Розанова, говорившего: «Книга - это не девка, незачем ей ходить по рукам».

  Знаменитый оратор был не просто начитан, с юных лет он отличался необыкновенной памятью, наблюдательностью и чувством юмора, что находило выражение в каскадах каламбуров, острот, пародий и эпиграмм, сочиняемых им как в прозе, так и в стихах. Долгое время фельетоны Федора Никифоровича печатались в газете «Московский листок» писателя Николая Пастухова, а в 1885 Плевако организовал в Москве издание своей собственной газеты под названием «Жизнь», однако это предприятие «успеха не имело и прекратилось на десятом месяце». Широк был круг личных связей адвоката. Он был хорошо знаком с Тургеневым и Щедриным, Врубелем, и Станиславским, Ермоловой и Шаляпиным, а также многими другими признанными художниками, литераторами и артистами. По воспоминаниям Павла Россиева, нередко к Плевако направлял мужиков Лев Толстой со словами: «Федор, обели несчастных». Адвокат обожал все виды зрелищ от элитных спектаклей и до народных гуляний, однако наибольшее удовольствие доставляло ему посещение двух столичных «храмов искусств» - русской оперы Мамонтова и Художественного театра Немировича-Данченко и Станиславского. Также Плевако любил путешествовать и объездил всю Россию от Урала до Варшавы, выступая на судебных процессах в маленьких и больших городах страны.
  Первая супруга Плевако работала народной учительницей, и брак с ней оказался весьма неудачен. Вскоре после рождения сына в 1877 они расстались. А в 1879 за юридической помощью к Плевако обратилась некая Мария Демидова, супруга известного льяного промышленника. Через несколько месяцев после знакомства с адвокатом она, забрав пятерых детей, переехала к Федору Никифоровичу на Новинский бульвар. Все ее ребятишки стали для Плевако родными, впоследствии у них родилось еще трое - дочь Варвара и два сына. Бракоразводный процесс Марии Демидовой против Василия Демидова растянулся на целых двадцать лет, поскольку фабрикант наотрез отказывался отпустить бывшую супругу. С Марией Андреевной же Федор Никифорович прожил в ладу и согласии всю оставшуюся жизнь. Примечательно, что сын Плевако от первого брака и один из сыновей от второго впоследствии стали известными адвокатами и работали в Москве. Еще более примечательно то, что их обоих звали Сергеями.

  Необходимо отметить еще одну черту Федора Никифоровича - всю жизнь адвокат был глубоко верующим человеком и под веру свою даже подводил научное обоснование. Плевако регулярно посещал церковь, соблюдал религиозные обряды, любил крестить детей всех рангов и сословий, служил церковным старостой в Успенском соборе, а также пытался примирить «богохульную» позицию Льва Толстого с положениями официальной церкви. А в 1904 Федор Никифорович даже встречался с папой римским и имел с ним долгий разговор о единстве Бога и о том, что православные и католики обязаны жить в добром согласии.

  В конце своей жизни, а именно в 1905 году, Федор Никифорович обратился к теме политики. Царский манифест 17 октября внушил ему иллюзию приближения гражданских свобод в России, и он с юношеским задором устремился во власть. Первым делом Плевако попросил известного политического деятеля и адвоката Василия Маклакова внести его в списки членов Конституционно-демократической партии. Однако тот отказался, резонно заметив, что «партийная дисциплина и Плевако понятия несовместимые». Тогда Федор Никифорович вступил в ряды октябристов. Впоследствии он был избран в третью Государственную Думу, в которой с наивностью политика-дилетанта призывал коллег заменить «слова о свободе словами свободных рабочих» (эта выступление в Думе, состоявшееся в ноябре 1907, стало его первым и последним). Известно также, что Плевако продумывал проект трансформации царского титула, дабы подчеркнуть, что Николай отныне не абсолютный русский царь, а ограниченный монарх. Однако заявлять об этом с думской трибуны он не рискнул.

  Плевако скончался в Москве 5 января 1909 от инфаркта на шестьдесят седьмом году жизни. На смерть выдающегося оратора откликнулась вся Россия, однако особенно скорбили москвичи, многие из которых считали, что в столице России есть пять главных достопримечательностей: Третьяковская галерея, Собор Василия Блаженного, «Царь-пушка», «Царь-колокол» и Федор Плевако. Газета «Раннее утро» выразилась предельно кратко и точно: «Россия потеряла своего Цицерона». Похоронен Федор Никифорович был при колоссальном стечении народа всех состояний и слоев на кладбище Скорбященского монастыря. Однако в тридцатые годы прошлого века останки Плевако перезахоронили на Ваганьковском кладбище.

  По материалам книги Н.А. Троицкого «Корифеи российской адвокатуры» и сайта pravo.ru.

  
  Ф.Н.Плевако - наш земляк.

  За всю историю отечественной адвокатуры не было в ней человека более популярного, чем Ф. Н. Плевако. И специалисты, и правовая элита, и обыватели, простонародье ценили его выше всех адвокатов как «великого оратора», «гения слова», «старшого богатыря» и даже «митрополита адвокатуры». Сама фамилия его стала нарицательной как синоним адвоката экстра-класса: «Найду другого «Плеваку», - говорили и писали без всякой иронии». Письма же к нему адресовали так: «Москва. Новинский бульвар, собственный дом. Главному защитнику Плеваке». Или просто: «Москва. Федору Никифоровичу».

  Родился Федор Никифорович 25 апреля (13 по старому стилю) 1842 года в г. Троицке Оренбургской губернии (ныне Челябинская область) в семье члена Троицкой таможни, надворного советника Василия Ивановича Плевака.

  В шесть лет Федор уже свободно читал сказки А. С. Пушкина, стихи М. Ю. Лермонтова, басни И. А. Крылова, в девять лет стал проявлять интерес к «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. Отец ежегодно уезжал в отпуск в Москву, Петербург, Казань и привозил сыновьям новые книги. Дети получили вначале домашнее образование, с семи лет Федор стал посещать приходское училище, а с 8 до 9 лет учился в уездном училище. За успехи в учебе был назначен классным аудитором.

  Выйдя в июне 1851 г. в отставку, В. И. Плевак задумал переехать в Москву для продолжения учебы своих сыновей. 19 июня, распрощавшись с Троицком, вся семья двинулась в путь и через месяц прибыла в белокаменную.

  В Москве молодой Плевако продолжает образование в гимназии, располагавшейся на Пречистенке, причем поступает сразу в третий класс.Окончив гимназию с золотой медалью, Федор поступает на юридический факультет Московского государственного университета.

  К тому времени умер отец Федора Никифоровича. Первые три курса университета Ф. Плевако числился вольнослушателем и лишь на старших курсах стал учиться очно. Многие исследователи связывают это с необходимостью материально поддерживать обедневшую семью, зарабатывая репетиторством и переводами. Именно тогда Федор перевел книгу немецкого юриста Г. Ф. Пухты «Курс римского гражданского права». Позже, уже став известным юристом, он издал перевод за свой счет, сопроводив его многочисленными комментариями.

  В 1864 г. Ф. Н. Плевако окончил университет и, получив степень кандидата права, занялся поисками работы. В это время шло утверждение основных положений судебной реформы 1864 г. Позднее Федор Никифорович вспоминал: «Мои товарищи были из той сферы, которая вынесла бесправие на своих плечах. Это были разночинцы или молодые люди, познакомившиеся с наукой как «подданные» молодых барчуков, обогнавшие их в усвоении курса наук. Мы, студенты, еще имели кое-какое представление о тех началах, которые несла Судебная реформа, в университете профессора демонстрировали образцы западноевропейского судопроизводства на примерных процессах и обращали внимание на основные положения гот овящейся Судебной реформы». В течение полугода Плевако работал на общественных началах, занимаясь составлением документов для вновь образованного учреждения, в канцелярии председателя Московского окружного суда Е. Е. Люминарского,. Последний и посоветовал способному сотруднику пойти работать в адвокатуру.

  Судебная реформа, пожалуй, самая прогрессивная и последовательная из начинаний Александра II, провозглашала принципы всесословности, гласности и состязательности сторон. Формирование этих принципов в судебном процессе потребовало создания нового специального института - адвокатуры (присяжных поверенных). Плевако одним из первых записался помощником (для самостоятельной работы нужно было быть старше 25 лет и иметь юридический стаж не менее 5 лет) к присяжному поверенному М. И. Доброхотову. Здесь он проявил себя на уголовных процессах как одаренный адвокат и 19 сентября 1870 г. был принят в присяжные поверенные округа Московской судебной палаты. С этого времени началось его блистательное восхождение к вершинам адвокатской славы.

  Ф. Н. Плевако был одним из тех адвокатов, которые начали разработку основ судебной риторики в России. Он произнес в судебном зале множество речей, которые становились потом достоянием общественности и передавались из уст в уста. Резким нападкам своих противников на судебных процессах юрист противопоставлял обоснованные возражения, спокойный тон и строгий анализ улик.

  В своих суде бных речах Ф. Плевако затрагивал острые социальные вопросы. Например, его участие в защите группы «люторических» крестьян (1880), севских крестьян (1905), участие в деле о стачке рабочих фабрики «Товарищества С. Морозова», восставших против бесчеловечной эксплуатации (1886), было по тому времени гражданским подвигом. На процессах по делу о фабричных беспорядках в защиту рабочих, обвинявшихся в сопротивлении властям, в буйстве и истреблении фабричного имущества, Плевако пробуждал у слушателей сострадание к людям, «обессиленным физическим трудом, с обмершими от бездействия духовными силами, в противоположность нам, баловням судьбы, воспитываемым с пеленок в понятии добра и полном достатке».

  В знак признан ия заслуг Ф. Н. Плевако получил чин действительного статского советника (IV класс, соответствующий по табели о рангах званию генерал-майора), потомственное дворянство, был удостоен аудиенции у царя. Возросшие слава и гонорары укрепили его материальное положение. Как и другие присяжные поверенные, он имел штат помощников. Плевако приобрел двухэтажный особняк на Новинском бульваре. Украшением дома была библиотека. Он увлекался книгами по истории, праву, философии и постоянно брал их с собой в поездки. Федор Никифорович был известен тем, что не отказывался от судебных дел крестьян, которые вел, как правило, бесплатно.

  Ф. Н. Плевако был искренне верующим человеком. В его домашней библиотеке богословская литература занимала самое большое место. Он служил ктитором (церковным старостой) в Успенском соборе Кремля. Пытался примирить взгляды Л. Н. Толстого с догматами официальной церкви, а в 1904 г. на приеме у папы римского Пия X доказывал, что Бог один, значит, в мире должна быть одна вера, а католики и православные обязаны жить в добром согласии.

  Федор Никифорович всю жизнь любил и вспоминал родной город Троицк: «Едва ли я увижу тебя, да если и увижу, мало осталось в тебе старого, дорогого. Говорят мне и подтверждают сказанное присланным альбомом, что ты вырос, похорошел, стал персоной с положением: вместо приходского и уездного училищ ты укр асился классической и женской гимназиями, реальным училищем. На скамьях твоих школ сидят рядом с русскими юношами и девушками татарские, киргизские и башкирские дети и соревнуются в успехах с коренным населением, выставляя иногда таких талантливых юношей, какими бы гордилось любое племя на нивах беспредельного русского царства. Там русский город, и русское сердце бьется в груди твоих птенцов - моих дорогих земляков. Сохранил ли ты, родной мой город, семена от этого семени, чтобы не переродился урожай единых на потребу, на спасение Руси, дела и идеала?... И хочется, и страшно мне повидаться с тобой после полувековой разлуки» (Смолярчук, В. И. Адвокат Федор Плевако.. .С. 18-19).

  В 1901 г. он, адвокат, имеющий всероссийскую известность, выступил в местном суде защитником богатого и влиятельного в городе казаха. Зал заседаний Троицкого суда был полон. Плевако тщательно подготовился к выступлению на родине. За основу он взял последнюю фразу из речи прокурора о том, что суд не боится богатых. По мнению Плевако, прокурор просил обвинительного приговора не потому, что перед ним заведомо виновный, а чтобы доказать силу суда. Свою речь Федор Никифорович украсил цитатами из Евангелия, ссылками на судебные уставы, примерами из судебной практики Запада. Двухчасовая речь адвоката захватила и зал, и судей. Суть дела была довольн о сложной: противоречивые и ложные показания свидетелей, неверная экспертиза, выяснявшая стоимость сгоревшего хлеба. Однако Плевако так умело «разложил все по полочкам», что суд без особых затруднений решил дело и определил меру ответственности виновного.

  Ф. Н. Плевако отличало редкое сочетание дара импровизации и чувства юмора, которые проявлялись во множестве его острот и каламбуров. Он часто излагал свои эпиграммы и пародии на бумаге. Известно, что он печатался в московских журналах под псевдонимом Богдан Побережный. В 1885 г. попытался издавать в Москве собственную газету «Жизнь», но быстро прогорел.

  В круг друзей и знакомых адвоката входили литераторы, артисты и художники, в т. ч.: М. А. Врубель, К. А. Коровин, К. С. Станиславский, В. И. Суриков, Ф. И. Шаляпин, М. Н. Ермолова, Л. В. Собинов. Время от времени Плевако устраивал дома грандиозные обеды или концерты с приглашением коллег, деятелей науки и искусства.

  Почти сорок лет отдал правозащитной деятельности наш великий земляк. Прекрасные образцы его судебного ораторского искусства вошли в золотой фонд русской культуры, стали ее историческим духовным насле дием.

  Незадолго до своей кончины Плевако включился в политическую жизнь и стал депутатом 3-й Государственной думы от партии октябристов. Стоит ли удивляться, что после 1917 года о нем постарались забыть, принимая во внимание нелестный отзыв о Плевако в одной из статей В.И. Ленина, посвященной доказательству реакционной сути программы партии октябристов.

  Действительно, Плевако поверил в царский Манифест 17 октября 1905 года, но реакционером считать его абсурдно. Его идеалами всегда были общечеловеческая культура и достоинство человеческой личности. Он имел всероссийское признание, но никогда не пользовался любовью в высших сановных кругах за дерзость и защиту неимущих, за приверженность правде и закону. «Там, наверху, - говорил он с трибуны Таврического дворца, - роскошь царит и обжирается, равнодушно слушая рассказы о голодающем и униженном брате, трудом которого возрождается Россия... Заменим же песни о свободе песнями свободных рабо чих, историей призванных воздвигнуть дворцы права и свободы в обновленной России!»

  Последние речи Плевако стали его завещанием будущему, которое он предостерегал от революционной хирургии и обращал внимание на старую истину: история повторяется, причем не обязательно как фарс, а может, как еще большая трагедия. Оказалось, что не только современникам, но и нам, далеким потомкам Плевако, нужны его отточенные аргументы о преимуществах гуманного законодательства перед жестокими карами, его идея правды и права для страны, веками управлявшейся неограниченным административным насилием.

  23 декабря 1908 года скорбная весть пронеслась над Москвой: умер Плевако. В день его похорон тысячи людей пришли проводить в последний путь великого народного защитника. В нескончаемой траурной процессии шли представители всех сословий и рангов. Людей объединило не только чувство глубокой скорби и глубокой благодарности, они понимали: на таких сынах России, каким был Ф.Н. Плевако, и на памяти о них Россия и держится. Сегодня хочется верить, что на величии этой памяти она будет держаться и впредь. Погребен Ф.Н.Плевако на Ваганьковском кладбище.

  Имя великого адвоката не забыто и сегодня, в 1996 году в память о выдающемся земляке Челябинская областная коллегия адвокатов учредила ежегодную премию имени Ф.Н.Плевако с вручением диплома, нагрудного знак а и бронзового бюста, фотография лауреата помещается на специальный стенд в офисе палаты, адвокатским сообществом России в 1997 году учреждена Золотая медаль имени Ф.Н.Плевако, а в 2003 г. Серебряная медаль имени Ф.Н.Плевако для награждения наиболее достойных и заслуженных членов адвокатского сообщества России, а также государственных, общественных и политических деятелей, ученых-правоведов, журналистов, деятелей культуры, учебных заведений и средств массовой информации за крупный вклад в развитие адвокатуры и правозащитной деятельности. В 2003 г. учрежден Диплом с вручением Бронзового бюста Ф.Н.Плевако.

  

  В Троицке и Челябинске прошла конференция, посвященная 165-летию со дня рождения Ф.Н.Плевако

  26 апреля и сполнилось 165 лет со дня рождения великого русского адвоката Федора Никифоровича Плевако. В этот день на родине судебного оратора на здании бывшего Окружного казачьего суда (ныне здесь разм ещается городская администрация), где Плевако выступал в одном из процессов, былаустановлена мемориальная доска.

  Инициатором торжеств выступила Адвокатская палата Челябинс кой области. Начинание бы ло поддержано Федеральной палатой адвокатов РФ. Отдать долг памяти великому предшественнику съе хались адвокаты из многих российских регионов и потомки семьи Ф.Н. Плевако - Наталья Сергеевна Плевако и Марина Сергеевна Мартынова-Савченко.

  Участников торжества приветствовал мэр Троицка М.И. Синеок. Он отметил, что имя Плевако для Троицка так же дорого, как имя основателя города графа Неплюева. Открытие мемориальной доски на здании городской администрации - не только памятный, но и глубоко символичный акт. Адвокаты Адвокатской палаты Челябинской области и жители Троицка едины в оценке заслуг своего именитого земляка. А руководство города, отдавая должное Федору Никифоровичу Плевако, к тому же выражает свое уважение к фундаментальным демократическим и человеческим ценностям: верховенству закона, гарантии для каждого квалифицированной юридической помощи при защите своих прав, охране доброго имени, чести и достоинства.

  

  Участники конференции поддержали предложение челябинских адвокатов каждые пять лет проводить на родине Федора Никифоровича Плевако общекорпоративные мероприятия, направленные на культивирование лучших традиций российской адвокатуры.